|
|
Борьба противоположностей в любовном труде Как-то Филипп, называемый теперь всеми Филосшадом, сказал мне, что, должен назвать своего сына Александром, и точка. Многие говорили мне о его коварстве, о том, что любезный друг мой готов пойти на любую каверзу, только лишь бы заполучить себе трон и двор в придачу. Жены уверяли своих мужей в том, что он не красив, а уродлив, и похож на жалкого индусика. Разные жеманные умники находили его недалеким, и никак не желали оказывать ему снисхождения. Еще бы, ведь он обладал всеми женщинами, о которых им приходилось всего лишь мечтать. Я думаю, что и многие жены переоценивали свою красоту. Иные шли дальше, они рассуждали о том, каким прекрасным бывает иногда лицо скучающего буржуа. Сколь высоки наслаждения, доставляемые его обществом для проницательного ума. Из самых лучших побуждений иные дамы, а речь именно о них, склонялись к мысли о дружестве с опасными людьми, которые, однако, не могли бы запятнать их чести. Разве не милее по вечерам, оставив закладку место из Розария, вспоминать со вздохом милого демона, похожего и на еврейского принца и на итальянского купца, но совершенно лишенного подобострастия, быстрого говора, мартышьей жестикуляции. Что, если бы он явился подобной монашествующей вдовице, и показал ей маленького чертика, который видится всем Ганнибалом, однако его следует всего лишь накрыть шляпой, и он исчезнет.Возможно, мне не хватает общества моих ровесников, поэтому приходит на ум лишь поцелуй церковной мышки, со взглядом голубки, пойманной на сенокосе, взглядом, обращенным ко мне, когда она трепещет в воздухе, а вокруг падают обгоревшие балки, в каком-то лесу; нежных рук еврейской девочки, втайне похожей на мальчика, маленькой пионерки, портрет которой красуется в пионерской комнате, которой в уборной мальчишеская рука пририсовывает грудь, предвидя тот возраст, когда ее роскошное тело вступит в свои права. Девушка должна беречься от нежелательной беременности, пусть юноша бережется взглядов мужчин… Когда-то нами овладело отчаяние, сомнение в собственной подлинности, мы брались за все, что попадало нам под руку, а солому бросали в огонь. Любовь к шару – такая мания нами овладела в один из жарких и бездумных летних дней 1998 года. Вытеснив все наши прежние впечатления, мы предались игре в мяч скорее от отваги, чем из удовольствия. Мы не знали, что нельзя и волоса сделать один белым, другой черным. Каждый воскресный день ожидался с большим нетерпением. Разочарование тоже могло быть сильным, и например, стоить кое-кому носа. Мы были вынуждены видеть в футболе что-то еще, чему футбол был знаком, и одновременно, содержал в себе, по нашим представлениям. Отсюда понятно и желание быть полностью вовлеченным скорее в борьбу, чем в игру, совпасть целиком с такими представлениями. Вот что породило ярость двух самых разгневанных игроков этой команды. Когда меня спрашивают о чем-то, я предпочитаю говорить о любви. Во всяком случае, я свободен видеть в этой игре что угодно, от гомосексуализма, до духа бойскаутов, которые указывают мне на соревнования своих погодков, и хвалят их за высокую технику, и профессионализм, однако сами жалуются на слабость в ногах. Не от большой любви конечно. Жаль что, Филипп Красивый и ваш покорный слуга появились перед вами так некстати, как глухонемой на сцене театра муз. комедии, и уходят, так и не прояснив до конца своих отношений. Что ж поделаешь. Будем же и впредь видеть перед собой печальных блондинов, конечно влюбленных, да так, что красавицы скорее ждут подарков от них, чем их самих. |
